Матт немного постоял, оглушенный, а потом засунул комм в карман, и приказав двери открыться, сел в скикар.
Он летел домой и все время думал о том, куда летел Володя… Что же он хотел сказать ему тогда, в больнице? «Я смог. Я сделал. Зачем?» Что сделал? Почему он хотел сказать это именно ему? И что значит «зачем»? Нет ответа. И теперь уже никогда не будет…
Дома Матт налил себе полстакана виски и не добавляя воды, встал у окна. Он молча постоял там некоторое время, а потом залпом выпил. Прости, Володя, но я так и не понял, что ты хотел сказать. Но ведь ты наверняка успел сделать все, что хотел. Спи спокойно, друг. Я всегда буду помнить тебя.
Он отнес стакан в кухню и кинул его в мойку, которая, включившись, негромко зашуршала. А потом пошел в гостиную. Услышав его шаги, дом включил стереопанель на стене. Матт движением руки приказал комбайну выключиться. Сегодня он просто посидит немного в тишине.
Он сидел посреди комнаты — большое трехстворчатое окно во всю стену доходило до пола и ни о чем не думал, а просто смотрел перед собой. Вспоминал Володю. Они познакомились во время учебы, в институте, на самом первом курсе и больше никогда не расставались. Всегда и везде они работали вместе. И вместе пришли в Комплекс. Его второе «я», первый и единственный заместитель. Незаменимый заместитель. Сколько времени провели они вместе, в спорах и обсуждениях. Сколько настоящих, точных и верных решений было найдено… Володя. Настоящий друг, верный, надежный. Таких друзей у Мата было немного.
Скажи правду самому себе, вдруг с беспощадной ясностью подумал он. У тебя был всего один такой друг. Один единственный. А теперь ты потерял и его, и у тебя не осталось ни одного.
Ранний вечер постепенно сменился ночью: вокруг незаметно потемнело и на улице и высоко в небе зажглись ночные огни. Полумрак еще теснился в переулках, но главная улица уже сияла переливами огней, ярче, чем днем. Скоро осветится весь город. Люди, любящие ночную жизнь, начнут свое вращение в этом вечном калейдоскопе, ворохе встреч и расставаний…
Матт вздохнул. Надо идти спать. Что за мерзкий день…
И вдруг перед ним всплыла неясная картина. Поздний вечер. Они стоят наверху, у входа в Комплекс. Володя в легкой куртке, которую распахивает ветер и рядом он сам, с маленькой папкой в руке. Володя что-то яростно и упорно втолковывает ему. Он горячо спорит, но потом машет рукой. Сдается. И Володя берет его папку и садится в скикар…
Матт потряс головой. Погоди, сказал он сам себе. Но этого не может быть! Вчера вечером ты оставался внизу, в Цветке, в экспериментальном зале. Долго и упорно работал и ушел оттуда одним из последних, около двенадцати, заперев на прощанье объект в свой сейф. Как же так? Но память упорно твердила ему, что он о чем-то долго спорил с Володей, пока тот не выиграл спор. Матт сдался и Володя улетел.
Неужели мозг начинает сбоить, подумал Матт. Или это чужое влияние?
Матт отлично знал, как можно манипулировать памятью. Это было напрямую связано с его работой. Специалисты давно научились подменять память на произвольное время, на срок от одного дня до нескольких месяцев. На сегодня известны сотни соединений, действующих на мозг с ювелирной точностью. Имея их в руках, можно сделать все, что угодно.
Матт с силой потер лоб и попробовал вспомнить еще что-нибудь, но больше ничего не вспоминалось. И эта неожиданно пришедшая на ум картина, лежала на самом пределе воспоминаний. В отличии от той, другой, которая так и светилась яркими красками.
Двойная память? Не похоже. Ведь это не просто дублирующее воспоминание. Налицо совершенно разные линии событий и одна из них явная ложь. Откуда же взялась вторая? Ладно, об этом позже. А сейчас думай, как вычленить из двух версий одну, верную… Думай, думай, жестко приказал он себе, на то у тебя и голова!
Матт походил немного по комнате, прокручивая события в голове. Стоп. Запись! Система внутренней охраны Цветка ведет непрерывную запись. И если он действительно проработал вчера в экспериментальном зале, до самой поздней ночи, то нейросеть просто обязана сохранить соответствующие данные в своей архивной памяти. А этот архив никогда не стирается!
Матт схватил куртку и выскочил из дома. Он не мог ждать до утра.
И вот настал тот самый сороковой день, о котором говорила бабушка.
Мелодично прозвенел колокольчик и в комнату вошли бабушкины знакомые. Хар их знал. Две бабушкины подружки, тетя Эля и тетя Бригитта. И трое старичков. Двоих Хар тоже помнил: дядя Федя и дядя Теодор. Третий старик был незнакомым. Он остановился на пороге и, увидев Хара, церемонно наклонил голову и громко представился:
— Теофаст.
Надо, подумал Хар, какое странное имя.
— А меня зовут Хар, — сказал он в ответ. Бабушка несколько раз повторила ему, что надо быть вежливым.
— Проходи, Тео, — произнесла бабушка. — Прости, что увиделись по такому поводу. Я бы вас так накормила…
— Перестань, Марианна. — Тетя Бригитта махнула рукой. — Мы все сочувствуем твоему горю. И сделаем все, чтобы помочь тебе. Но… ты хорошо все обдумала?
Бабушка ничего не ответила, только молча кивнула.
— Тогда не будем затягивать, — сказал дядя Федя. — Куда ты нас посадишь?
— Сюда, — ответила бабушка и показала на круглый деревянный столик, стоящий в углу.
Они вдвоем утром передвинули его и бабушка покрыла столик зеленой скатертью, вышитой большими желтыми цветами. Хару скатерть понравилась, он любил яркие цвета.
Все не спеша расселись за столом. Бабушка принесла небольшой ящик из плетеной соломы, покрытый странными узорами. Она открыла его, а потом каждый из пришедших вытащил оттуда по пластине. Хару показалось, что на этих желтых кусках керамики что-то нарисовано, на каждом свое. Но он стоял в углу, куда его поставила бабушка, а из угла было плохо видно.